Теплое солнечное утро 22 июня 1941г. застало меня в Калининской области куда я приехал в отпуск. Работал на Ленинградском мясокомбинате в должности вет.врача бактериолога.
Утром, пока мать хлопотала около печки, я по обыкновению слушал утренние последние известия. Средством радиосвязи служил широко распространенный в то время самодельный детекторный приёмник. Слушать можно было только через наушники, с большим напряжением, но «нащупав» пружинную точку на кристаллике, можно всё слышать и понять. И вот я услышал: «…Слушайте выступление председатель Совета Народных комиссаров т.Молотова…»
Нам, мирным обывателям это сообщение о нападении немецких фашистов на нашу страну было как гром среди ясного дня… Война!
Надо срочно возвращаться в Ленинград, – это первое что было сразу же решено. Я по военной линии моблистка не имел, так как был на спецучете, т.е. закреплен за предприятием.
На ближайшую станцию Максатика я приехал 24 июня. Оказалось, что ехать было уже делом сложным, так как приходили военные эшелоны с мобилизованными, военными и грузами. Многие поезда шли «проходом», не останавливаясь. Только 25 июня, с превеликими трудностями удалось втиснуться в переполненный вагон.
Утром поезд прибыл в Ленинград по расписанию, на Московский вокзал, однако с вокзала нас не отпустили, так как только что была по радио объявлена воздушная тревога. Впервые в жизни я услышал по радио сигнал воздушной тревоги, так хорошо знакомый потом.
В ясном небе часто виднелись на большой высоте три немецких самолета, видимо разведчика. Во время тревоги и потом в период всей блокады, движение людей и транспорта на улицах останавливалось, население укрывалось в ближайшие подъезды, арки и пр.
На мясокомбинате уже многие в Армию в первый же день войны, меня оставили. Меня оставили работать на прежнем месте.
Дома, на работе, на улицах население жадно слушало последние известия с фронтов войны. А оттуда поступали сводки одна тревожней другой.
С боями, большими потерями, наши войска отходили под стремительным натиском превосходящих сил противника, преимущество которого в тот период теперь общеизвестно.
В Ленинграде население срочно проходило обучение, подготовку по линии. Все получили противогазы, обучали правилам их пользования. С первых же дней войны было строго приказано иметь противогаз всегда при себе. В противогазах предприятий регистрировались лица пришедшие на работу без противогаза.
Признаться иногда он очень мешал, надоедал и только в конце войны, отменили (в армии тоже) обязательное ношение противогаза. По всему городу на оконные стёкла были крестообразно наклеены полоски бумаги, шириной около 5 см. Объясняли, что в таком виде стекла будут более устойчивы к удару взрывной волны. В ближайшее время все убедились, что вылетают не только стёкла с бумажками, а даже вырывало рамы и двери.
Первое время, по сигналу воздушной тревоги личный состав Центральной лаборатории должен укрываться в подвалах завода первичной переработки скота. Однако в связи с частыми тревогами мы получили указание выкопать укрытие-щели поближе, около лаборатории, что мы и сделали.
Моментально были «расхвачены» пищевые продукты в магазинах и ряд товаров инертного потребления, введена карточная система снабжения.
В августе немцы вышли на ближние подступы к Ленинграду. С предприятий большие группы людей направляются на оборотные работы. Я с группой мясокомбинатовцев около двух недель копал противотанковые рвы около Красного села. Два раза мы подвергались пулеметному обстрелу с немецких самолетов, были убитые и раненные в соседней группе (ФЗУ Кр.Путиловцы). В виду внезапности воздушного налёта, укрываться было некогда и некуда, и мы выполняли единственную команду, «Воздух! Ложись!»
Нас срочно отозвали с оборонных работ на мясокомбинат, так как там скопилось большое количество эвакуированного с западных районов скота «беженцев» – как их называли рабочие.
Убойный цех стал работать в две смены. «Под нож» шел отличный племенной скот. Меня из лаборатории перевели на конвейер переработки крупного рогатого скота. Помню, из окон 6 этажа, в сумерки, мы наблюдали необычную картину. Над городом поднимались на тросах на большую высоту сотни аэростатов воздушного заграждения, рано утром их убирали. Позже количество аэростатов резко сократилось – говорили, что отправили их для обороны Москвы.
В городе продовольственные затруднения переходили в страшное – голод. Усиленно шла эвакуация населения и оборудования ряда учреждений и оборонных заводов.
«Все для фронта, все для победы» – этой мыслью жили коллективы предприятий, учреждений, все Ленинградцы. На втором колбасном заводе мясокомбината освоили выработку пулеметных дисков и финских ножей.
Волна всенародного гнева и возмущения породили испытанную форму борьбы и защиты – Армии Народного Ополчения. Создаваться она стала с первых дней войны, но особенно бурно добровольческое движение стало нарастать по мере продвижения немецких войск к Ленинграду.
29-30 июня в Ленинграде был создан штаб Армии Народного Ополчения. Каждый район города формировался в одну дивизию. В народное ополчение шли целыми производственными коллективами.
6 июля 1941 г. вышел первый номер созданной ежедневной газеты армии народного ополчения «На защиту Ленинграда».
В основном из трудящихся нашего Московского района была скомплектована 2-я дивизия, в которую вошли 18 человек из аппарата Райкома и 132 секретаря первичных партийных организаций района, в том числе и секретарь партийной организации мясокомбината инженер Г.И. Терновой. Дивизия держала оборону по реке Луге. В это время было создано 3 дивизии.
Однако в конце июля положение на Ленинградском фронте еще более ухудшилось. Противник, не считаясь с огромными потерями в людской силе и технике, рвался к городу.
В виду нависшей смертельной угрозы Ленинграду, в первой половине сентября были сформированы последние 2 дивизии – 6-я и 7-я.
В 6-ю дивизию народного ополчения я и был зачислен на должность старшего вет.врача артиллерийского полка. Штаб дивизии размещался во Дворце Труда, на верхнем этаже того подъезда, в который мы входим сейчас в Обком нашего профсоюза.
Командующим дивизии был назначен полковник К.Я. Антонов, военкомом – А.А. Булышкин.
Наша дивизия состояла из 3-х стрелковых и одного артполка. Формировались мы в школе на пр. Огородникова. В первое знакомство с командиром полка, он ставил основные задачи перед каждым начальникомком служб. Говорил он спокойно, деловито, фамилия его Кодубенко. В заключение он сказал: «Перед дивизией будут стоять ответственные задачи и наверно за хорошее выполнение будут и награждения, ну а за невыполнение…» Тут он сделал паузу и постучал по кобуре нагана «…за невыполнение можно и 9 граммов получит.» Тут же он пояснил, что 9 гр. – это вес пули нагана.
Комиссаром полка был доцент, преподаватель общественных дисциплин из ЛТИ т.Каленов. Удивительно быстро командир и комиссар правильно поняли свои задачи и взаимоотношения. Чувствовалось у них взаимное уважение, доверие. Нам приятно было слушать, когда они один другого называли в разговоре «мой командир» и «мой комиссар». Комиссар был требовательный, но внимательный, выдержанный со всеми. Несколько позже, мы, однополчане были искренне огорчены узнав о гибели нашего комиссара 8 ноября 1941 года.
Мой артполк должен был комплектоваться на полной тяге, поэтому моей первейшей задачей явилось комплектование конного состава. Делать пришлось это довольно своеобразно. Я с представителями военкоматов объезжал предприятия и учреждения, где имелись лошади, с обязательным осмотром конюшен, так как нередко выявлялись лошади, не состоящие на учете. Вообще-то все мало-мальски здоровые лошади были взяты в армию и остались безнадежные «белобилетники». Целыми днями ездил я по всему городу в поисках этой тягловой силы. Приходилось принимать почти явных калек, но другого выхода не было. Эта сложная работа затруднялась частыми и длительными воздушными тревогами.
Итоге в полку собралось около 200 лошадей, этого было недостаточно, но больше уже, после такой «тотальной конской мобилизации» брать лошадей было негде. Распределяли лошадей по подразделениям без всякого предварительного карантина. В один из этих дней командир полка сам подобрал помещение для 20 лошадей отобранных для 1-го артдивизиона (в манеже на Обводном канале, напротив Балтийского вокзала).
Помещение наскоро приспособили для этой цели и командир приказал мне перевести лошадей в этот же день.
Не помню по какой причине, но это сделано не было, а случилось так, что в этот вечер, при очередном воздушном налете, авиабомба разнесла вдребезги наше новое помещение. Наутро командир полка говорит мне: «Ну доктор, хоть Вы и не выполнили мое приказание, но я уж Вас ругать не буду».
Одели нас в военную форму довольно скромно, выдали хлопчатобумажные синие ватные пилотки и кирзовые сапоги. Артиллеристы несколько раз выезжали на учебные стрельбы. Командир полка был не очень доволен работой своих «пушкарей».
Конный состав срочно приводился в порядок, лошади поступили с крайне запущенными копытами, все перековывались, бирковались, подгонялись и бирковались амуниции – упряжь. В штате у меня был второй вет.врач, едва старший фельдшер и три младших – достаточно.
В первых числах сентября немецкие войска вышли на ближайшие подступы Ленинграда, однако понеся в боях большие потери, немецкое командование не рискнуло на штурм города и перешло к осаде Ленинграда. 6-го сентября прискочил последний железнодорожный состав из Ленинграда.
Кольцо блокады замкнулось (см. Карту-схему из книги Д.В.Павлова «Ленинград в блокаде» стр. 18). Началась блокада города, почти с 3-х миллионным населением. Главная масса беженцев свыше 100 тысяч осели в Ленинграде и тоже требовали питания. По данным Д.В.Павлова (стр. 48) на 12 сентября 1941 г. наличие пищевых продуктов составляло:
Хлеб, зерно, мука – на 35 суток
Крупа и макароны – на 30 суток
Мясо и мясопродукты – на 33 суток
Жиры – на 45 суток
Сахар и кондит.изд. – на 60 суток
Непонятный, до странностей малый предвоенный запас продуктов для такого города как Ленинград вызвал трагедию зимы 41-42 гг., когда в Ленинграде умерло населения в количестве близком к одному миллиону.
Блокированный город лихорадочно готовился к активной обороне. В ближайших пригородах строились дзоты, земляные ходы сообщения, противотанковые загромождения и пр. В южной части города в особенности усиленно строили оборонительные сооружения, почти во всех угловых домах, на перекрёстках улиц строились огневые точки. Московский и Нарвский проспекты в нескольких местах были перекрыты баррикадами, с узкими проездами для транспорта. Рядом лежали треугольные запасные железобетонные надолбы, которыми при необходимости можно было быстро перекрыть проезд. Некоторые боковые улицы были полностью перекрыты.
У ветеринарной службы были свои заботы. Надо было проверить получение конских противогазов, самим научиться и организовать учебу солдат (ездовых) пользоваться этими противогазами, приучать лошадей к работе в противогазе на коротких дистанциях.
Все подразделения должны получить (и получали) конские химпакеты, резиновые перчатки. На случай поражения лошадей отравляющими веществами, в каждом полку устраивалась на отобранной площадке, с наповязями, на которых пораженные лошади должны дезинфицироваться сухим порошком химпакетов и обмываться водой. В учебном порядке лошадей обрабатывали опилками. Контролировалась постройка перекрытий для лошадей (землянки).
Однако в связи с таким содержанием, у лошадей стала появляться чесотка. Так как военные действия приняли позиционный характер, то приказано было приступить к поголовному окуриванию лошадей сернистым газом. Ветслужба перевозила дезокамеры и проводила периодическую такую обработку лошадей.
Ветеринарную службу Ленфронта возглавлял умнейший, ныне покойный генерал Лянда. Из его аппарата нередко приезжали к нам работники с проверкой организации ветслужбы на местах. Дивизионный врач, майор Евтятьев, на базе дивизионного ветлазарета, проводил разного рода учения и совещания. Каждый полк развертывал полковой лазарет, где содержались лошади с легкими заболеваниями, требующими для лечения несколько дней. В более серьезных случаях лошади направлялись в ДВЛ и в армейский лазарет.
Наши лошади излечиваясь в ДВЛ возвращались к нам обратно, поэтому мы всегда слезно просили ДВЛ не эвакуировать наших лошадей в армейский лазарет, так как по излечении они поступали в … а оттуда шли по общей разнарядке ветотдела фронта и к нам не попадали.
Интендантство делало попытку заготовки фуража, в основном далеко конечно неполноценного. Управление Лесной охраны проводило заготовку веточного корма, который перед скармливанием надо было измельчить и запарить и с добавлением соли скармливать лошадям. Кроме того, на Лахтинском торфозаводе было организовано производство торфяного комбикорма, он состоял из волокнистого торфа с добавлением мельничной пыли, отрубей, соли. В октябре мы несколько раз получали мокрый замерзший овес. Происхождение его таково. В Ладожском озере немецкая авиация потопила направляющиеся в Ленинград баржи с овсом. Овес был поднят, но видимо в пищу он был не пригоден и его большей частью использовали в корм лошадям. Такова была общая обстановка. С начала войны я вел краткий дневник. Приведу некоторые записи из него:
10.11.41 г. С сегодняшнего дня хлеба стали нам давать по 600 гр. в день, приварок весьма скудный – только первое блюдо. У людей стали появляться признаки цинги, поэтому в госпиталях и в войсковых подразделениях, перед обедом, в обязательном порядке (санинструктор проверяет по списку), здесь же у полевой кухни каждый ветврач выпивает хвойный экстракт. Для приготовления экстракта привозили еловые ветки, измельчали и готовили водяной экстракт.
15.11.41 г. Был в тылу полк, ездил принимать 15 лошадей от Кондено. При осмотре их оказалось, что они так истощены, что непригодны к эксплуатации.
18.11.41 г. Вчера был в Ленинграде, в ветотделе фронта получил наряд на медикаменты. В городе на каждом шагу разрушения от бомбёжек и артобстрела. Бедные жители, они постоянно под этой угрозой, да еще голод.
Оформил впервые документ на выбраковку 5 лошадей по причине алиментарного истощения крайней степени. Лошади стоят без корма, грызут кормушки. Посещение и осмотр лошадей оставляет очень тяжелое чувство какой-то беспомощности.
Враг настойчиво бомбит и громит город. Воздушные тревоги длятся часами. На углу Невского и Садовой видео разбитый трамвай, снаряд попал в переднюю площадку вагона, который весь разбит, забрызган кровью. Сколько жертв! Ведь трамваи ходят редко и поэтому переполнен весь
У всех одни разговоры – война – хлеб – второй фронт.
Население получает: рабочие 250 гр., служащие и иждивенцы 125 гр. Хлеба в день. На улице часто встречаются жители с явными дистрофическими отеками лица. Город терзается обстрелами не только с направления Лигово-Пушкин, но и со стороны Финской границы.
Овса лошадям не дают уже больше месяца. Изредка дают сено, солому, торфяной и иногда натуральный жмых, последний, не взирая на строгий контроль, не доводят целиком до конского желудка, потому что люди не менее голодны. Еще неприятности с фронта! Наши войска оставили в Тихвин, а там говорят скопись крупные запасы продуктов питания, предназначенные для Ленинграда.
Нам дают 300 гр. хлеба и 100 гр. сахара и первое – неизменная болтушка из пшена.
4.12.41 г. Ничего хорошего не могу записать в свою тетрадь, а как хотелось бы. Я подавлен разговором по немецкому телефону. С моей женой, работающей на мясокомбинате, который перебазировался со Средней Рогатки на Выборгскую сторону. Она сообщила, что наш сосед по квартире молодой инженер, лейтенант вчера убит под Пулковом. Другой сосед – Захар умер от голода дома. Люди в городе умирают не только дома, но и на улице. Хоронить их некому, а поэтому трупы убираются в ближайшие свободные помещения первого этажа прачечных, красных уголков, контор домохозяйств. Я из любопытства заглянул в прачечную своего дома, она была буквально завалена мороженными трупами.
Пока шел от Сенной до Цирка видел везли три трупа на саночках, а один просто тащился на листе фанеры, гробов нет, трупы зашивают в простыни или другую ткань.
Освещения нет уже две недели. У всех один разговор – война – хлеб – второй фронт, который должны были открыть наши союзники.
2.01.42 г. Под новый год нам удалось побывать дома, на Фонтанке д. 113 близь Обуховского моста. Встречали Новый 1942 год. Мой родственник достал бутылку спирта-сырце, очищал как-то его марганцовкой, вот таким вином мы и наполнили наши новогодние бокалы, да еще выдали по карточке по 1 литру пива. На закуску был хлеб, конские котлеты (отличные) и жмыховые сухари. Перед новым годом прибавили хлеба – стали давать рабочим по 350 гр., а служащим по 200 гр. Ленинградцы не находят слов благодарности организаторам и работникам «Ладожской дороги жизни».
5.01.42 г. Пришлось быть на овощном комбинате, проходить Обуховским кладбищем. То, что там увидел – никогда не изгладится в моей памяти. Около памятника жертвам 9 января – сотни человеческих трупов. Эти трупы доставлены родственниками, но предать тело земле они были уже не в состоянии. Еще более тяжкая картина у дороги, проходящей около кладбища. Издалека она напоминает захолустный полустанок, на котором разгрузили состав дров. Здесь такая же длинная гряда, только трупов, видимо в основном из госпиталей, голые, полуголые, многие с марлевыми повязками.
Следует упомянуть, что истощенные Ленинградцы были не в состоянии проводить захоронения трупов, тем более в студеную зиму. Поэтому умерших на улице или дома складывали в ближайших помещениях первых этажей, в красных уголках, прачечных. Я лично видел прачечную (дома №113 на Фонтанке) которая была буквально завалена мороженными трупами. К весне проведена была большая работа по санитарной отчистке города. Трупы свозили на Пискаревское кладбище, точнее рядом с ним на большой пустырь. Это я так же видел лично, потому что рядом было несколько домов, занятых госпиталем, куда попал и мой фельдшер Рогов. Пришел я его навестить и наблюдал незабываемую картину – бульдозеры копали траншеи, глубиной 1.5-2 метра, шириной метров 5-6. Подъезжали машины с трупами и сваливали их в траншеи. Женщины видимо из команды МИВО, одетые все как одна в ватники, стеганные брюки, крючками расправляли эти трупы, что бы они лежали поплотнее. Траншеи достаточно длинные, это позволяло с одного конца зарывать землей трупы, в среднем их продолжали сваливать, а с другого конца бульдозеры продолжали копать, удлиняя траншеи – могилы.
Позднее мне пришлось еще раз видеть такой апофеоз войны при прорыве блокады, около Шлиссельбургского. Примерно через неделю после прорыва блокады, наши специальные похоронные команды свозили трупы на перекрестке дорог. На одном углу трупы, на другом наши погибшие воины. Издали можно было отличить – немцы одеты в однотонное серое сукно, наши воины все имели полушубки, валенки, ватные штаны и шапку ушанку.
Может быть эти грустные картины не надо было и описывать, но с другой стороны пусть грядущее пополнение представляют, какой дорогой ценой Ленинградцы обороняли свой родной город, свою Родину.
Так прошла страшная, неповторимая Ленинградская зима 1941-1942 года.
К весне дышать стало легче. Прибавили выдачу продуктов питания. Постепенно увеличивалась эвакуация населения. Рассказывали, что на одной крупной станции в Сибири, переехавших эвакуированных Ленинградцев встречали приветственным плакатом: «Привет Ленинградским дистрофикам!» Сейчас такая непосредственность сибирянев вызывает улыбку. Но сколько трагизма перенесли эвакуированные – ведь обычным явлением было, когда по пути с поезда выносили трупы умерших действительно дистрофиков.
В Ленинграде появились зеленые огородные культуры, садили усиленно, используя не только пригород, но и улицы и площади города. Вспоминаю, что урожай дала капуста, выращенная на Исаакиевской площади.
Перед Ленинградцами встали неотложные задачи по нормализации жизни хотя еще и осажденного города. Но в такой же мере надо было думать и готовится к прорыву блокады, о связи с большой землей, прогнать врага от стен Ленинграда.
И вот настал январь 1943 года. Наша 189 с.д. была переброшена под Шлиссельбург, придана 67-й армии и участвовала в прорыве блокады Ленинграда.
В частности в основном силами нашей дивизии взят крупный опорный пункт немцев под Шлиссельбургом – 8-я ГЭС.
В течение нескольких дней было восстановлено железнодорожное сообщение с большой землей.
Началась подготовка к полному снятию блокады Ленинграда.
Доцент кафедры ветсанэкспертизы
Ленинградского ветеринарного института
В.Н.Бутягин
