В июле 41-го на нашем участке Лужской обороны побывал главнокомандующий северно-западного фронта, представитель ставки маршал Климент Ефремович Ворошилов. Мне довелось беседовать с ним. Он был одет в кожанку, при нем один ординарец. Нашу просьбу подкрепить полк артиллерией и танками он выполнил. Смелый был человек Клемент Ефремович здесь на развилки дороги снаряд чуть не угодил в его машину, я видел это.
Фронтовая газета «Ополченец» писала о ратных подвигах бойцов-связистов наших студентов, был помещен очерк о Мише Макарове – отличнике нашего курса, погибшем 8 августа 1941 года.
В начале августа произошли трагические события, о которых следует рассказать подробнее. В эти дни полностью погибла 9-ая рота, оборонявшая правый фланг на отдаленном участке. Это произошло ночью из-за беспечности командования. Этот факт трудно объяснить. Чтобы восстановить утрату позиций на берегу реки Луга нас подняли по тревоге, но наступление было задержано, так как у комполка Черткова получился самострел. Его судили, но не найдя состава преступления, оставили в живых.
Итак, 8 августа 41 г. После мощной артподготовки и тщательной бомбежки с воздуха немцы перешли в наступление и к концу дня взяли село Среднее. И все же фронт был прорван не нашем участке фронта, а под Кингисеппом, что в 20-ти км западнее на берегу Финского залива.
Началось отступление с боями, мы пятились, отступая только по приказу. Запомнились бои у хутора Хорошего, селах Мануйлово, Гостилицы. Немцам потребовалось два месяца, чтобы продвинуться на сто километров. Наша дивизия закрепилась у ст. Петергофа, так мы очутились на Ораниенбаумском пятачке вплоть до прорыва Ленинградской блокады.
Из периода отступления запомнились бои в середине августа у хутора Хорошего. Мы занимали оборону на опушке леса. В этот день произошло два события. Утром нас послали к дороге перенести боеприпасы. Не успели разгрузить машину как налетели пять пикирующих бомбардировщиков Юнкерсов. Укрыться в лесу мы с Климовым не успели, легли здесь же у обочины дороги, прижавшись к земле. Было хорошо видно, как заходили в пике Юнкерсы, один, второй, третий, а четвертый пикировал, не долетая до нас – «это конец», – подумал я. Раздалось три мощных взрыва, мы очутились между вторым и третьим. Я оглох и одеревенел, ощупал себя, кажется цел. Около меня корчась стонал Климов, его поразили осколки. Звенело в ушах, кровь сочилась из левого уха, тошнило.
Но злоключения в этот день не закончились. Мы окапывались. Ребята: Сычинов, Ястребов, Панкрев, Малышев и Можаев успели открыть свои окопчики, собрались в кружок передохнуть, я попросил у Миши Малышева лопатку и начал рыть свою ячейку. Вдруг, раздался взрыв, снаряд разорвался, ударившись в ствол дерева на уровне роста человека, нас бросило на землю. Прошло несколько секунд. Мне показалось, что все стонут: Сыченов, Панкрев, Ястребов, один держался за челюсть, другой за руку, третий за бок. Потом обратил внимание на Малышева, который лежал на земле неподвижно, и почему-то с открытыми глазами. И тут мы увидели, что у него нет черепа. Я оглядел себя – о ужас – вся шинель была облеплена мозгами. Меня замутило. Сыченова, Ястребова и Панкрева отправили в гостипаль, а Мишу Малышева похоронили здесь же у кромки поля – теперь это место известно только мне одному. Четверо раненых и один убитый таков итог дня. После этого ещё целых два месяца отступала наша дивизия до Ориенбаума. Этот путь из роты связи первого состава проделали только мы со старшиной Можаевым, который в конце октября 41-го года был убит снайпером. Здесь остатки нашей дивизии ополченцев были влиты в состав 85 стрелковой дивизии. Только здесь я принял присягу и мне сменили бельё, здесь же был ранен в бою 13 октября 41 г. Вот как это было.
В этот день выпал первый снег, командование решило провести разведку боем. Немцы занимали господствующие высоты, поэтому вся наша передовая хорошо просматривалась, в этом я убедился спустя сорок лет, посетив это место. Теперь мне понятно почему мы понесли большие потери.
Боем руководили лично комполка капитан Лебедев, принявший командование полком после ранения Чередкова. В этот день немцы вели интенсивный артобстрел поэтому телефонный кабель был поврежден в нескольких местах. Связь нарушилась. Послали связиста, но безуспешно, он был убит. Капитан Лебедев приказал собрать всех телефонистов, нас оказалось четверо. «Я понимаю, как это опасно, – сказал он, – поэтому пойдет доброволец». Все молчали, добровольцев не было. Пойду я – сказал и стал собираться. Вышел, ярко светило солнце, слепило. Взял провод, пошел. Меня сразу же засекли и вскоре накрыли минометным огнем – так я получил осколочное ранение в правое предплечье. В госпитале в новых Ижорах пробыл не долго, т.к. рана осложнилась и меня эвакуировали в Ленинград, плыли на катере ночью, без света и тихо, так как по обеим берегам Финского залива были немцы.
Госпиталь, батальон выздоравливающих, распределительный пункт, таков путь на фронт. Но на распределительном пункте мне вручили направление не на передовую, а в институт продолжать учебу. Был приказ Сталина предписывающий вернуть из госпиталей всех студентов Ленинградских ВУЗов, стране нужны были специалисты.
Так я попал в блокадный Ленинград. В институте шли занятия. Представьте себе лекцию читает профессор Конге, а в перерыве здесь же в топке печки голландки девушки жарят шкурки от дохлой лошади, труп которой мы накануне приволокли с ветсанзавода. Студенты получали по сто двадцать пять граммов хлеба и это все. Можно ли было прожить, конечно нет. Поэтому добывали еду кто как мог, например, в клиниках института когда-то содержались лошади, поэтому под кормушками собирали труху от овса и варили из нее кисель. Из листьев капусты, добытой из-под снега, варили щи – «хряпу». Наиболее удачливые студенты, как Болычев, сумели заготовить кошек, собак, птиц и питались ими. Но от голода умирали многие, например, в нашей комнате из четверых умерло двое. Особенно мне жаль Михаила Коренькова, с которым мы прожили вместе три года.
А на Ленинградских улицах очереди у хлебных магазинов, по улицам медленно бредущие, изможденные от голода люди, они как правило тянут санки кто с трупом, кто с дровами, а кто и с землей, взятой на месте сгоревших Бадаевских складов.
Преподаватели и студенты умирали с голоду, но занятия шли.
В середине марта 1942 года наш институт был эвакуирован. Мы ехали ночью по «дороге жизни», были частые остановки, объезжали полыньи – воронки от авиобомб. Доехали благополучно до Тихвина. Впервые досыта покушали и через несколько дней приехали в г. Кисловодск. Набрались сил, а в мае месяце все разъехались на производственную практику в Ставропольский край. Но и сюда приблизился фронт. Мне пришлось эвакуировать скот на Кавказ.
Это был тяжелые дни, полные лишений. Некоторые преподаватели, как Синев, Руженцев, и ряд студентов оказались на оккупированной территории.
По окончании эвакуации скота в городе Баку я обратился в военный комиссариат с просьбой призвать меня в армию и вновь получил направление в институт – теперь уже в город Пржевальск, в Киргизию, то есть на мою Родину. Здесь в 1943 году я вступил в партию, сдал государственные экзамены. Экзамен держало 9 студентов, защитили диплом 8 человек.
Ректор института, получив мое согласие, остался при институте, обратился в Москву о зачислении меня в аспирантуру, но был получен ответ – «по направлению». Итак, мы впятером из 8 окончивших институт, выехали на Дальний Восток, на строительство 500. Строили железную дорогу Комсомольск – Совгавань. Это была самая восточная оконечность БАМАа. Строительство железной дороги проходило в очень сложных условиях по бездорожью через непроходимую тайгу и перевал Сихотэ-Алинь. Но приказ НКО обороны пропустить войска для войны с Японией был выполнен, в 1945 году было открыто рабочее движение.
По окончании строительства в 1947 году был направлен в МНР на строительство железной дороги Наушки-Улан-Батор – Дзыман-Удэ-Пекин.
Только в 1954 году вернулся на Родину в город Фрунзе. Ежегодно во второе воскресенье июля месяца мы однополчане второй дивизии Армии народного ополчения собираемся в г. Ленинграде и выезжаем на Лужский рубеж в село ивановское, здесь проходят траурные митинги у братских могил. Участников тех первых боев осталось очень мало, но в этот день едет много людей – родственников погибших, молодежь.
Здесь в селе Ивановском – курортное место, хорошо посидеть на берегу озера – живописно, можно хорошо отдохнуть, советую посетить эти места.